Яра Бубнова: «Позиции критики сегодня оспаривают соцсети»

Как бы вы описали Национальную художественную галерею Болгарии, директором которой стали осенью 2018 года?

Это традиционная институция, располагающая самой внушительной коллекцией национального искусства в стране. Она была создана в 1947 году, и к моменту, когда я стала ее директором, ее статус изменился: галерею объединили с Национальной галереей зарубежного искусства, в которой я до этого проработала много лет. Она возникла относительно поздно, в конце 1980-х годов, благодаря усилиям министра культуры Людмилы Живковой и круга представителей тогдашней интеллигенции, мечтавших создать коллекцию международного уровня, показав, что Болгария причастна к мировому художественному процессу. Собрание включало американское искусство и искусство из стран Европы, крупные коллекции африканского, индийского и японского искусства. Работ закупалось много, но преимущество отдавалось фигуративной живописи. Из художников СССР был представлен «левый МОСХ»: Андронов, Никонов и другие. У тех, кто ведал закупочной политикой, были свои ограничения, особенно в связи с европейским и американским искусством. В те годы все это выглядело умеренно прогрессивным и вызывало ожесточенные споры в художественной и номенклатурной среде. А в сегодняшней Болгарии коллекция, уже будучи частью собрания Национальной галереи, перестала быть интересной и ее значимость намного сложнее объяснить обществу и политикам, нежели коллекции национальной.

При этом вы сами работали в Галерее зарубежного искусства и занимались коллекцией искусства бывших соцстран.

Я в очередной раз обратилась к опыту работы в галерее, когда готовилась к лекции в декабре 2018 года в Центре Помпиду. Сейчас об этом почти забыли, но в 1973 году Болгария организовала первую международную Биеннале ангажированной реалистической живописи (впоследствии она стала триеннале). В ней участвовали художники из Египта, Италии, США, Франции, Эфиопии, всех социалистических стран, включая Вьетнам и Кубу, — я серьезно изучала историю этого события. В начале 1980-х в Софии был организован конкурс для молодых живописцев, который среди прочих выигрывала Татьяна Назаренко. Финалисты получали денежную премию, а их работы закупались в коллекции.

Любопытная история с Союзом художников Болгарии. Он был инновативно ориентирован, по крайней мере начиная с 1970-х. Согласно представлениям Живковой, эстетическое воспитание должно было быть частью развития коммунистического человека и проходить не только под руководством профессионалов, а везде и всегда. Заводы и колхозы были обязаны покупать произведения искусства и делать выставки, а Союз художников определял цены и получал отчисления с продаж. Союз был невероятно богат: у него была своя производственная база, литейные, печатные цеха, производство красок. Союз художников включал и секцию по реставрации, влияя на политику, связанную с культурным наследием. Все художники хотели быть причастными к союзу, в нем приветствовались различные течения, включая умеренный абстракционизм, а идеологическое искусство, портреты вождей и прочее, ставились в общий ряд «творческих интересов художников». Были найдены и отдушники для национально-исторической и религиозной тематики. Это подавляло оппозиционную активность, и в Болгарии не развился андерграунд.

Как обстоят дела с современным искусством — насколько Национальная галерея ему открыта?

К сожалению, она не очень открыта современному искусству и почти не располагает соответствующей коллекцией, за исключением отдельных работ. Этот пробел мы компенсируем временными выставками болгарских современных художников и привозными проектами. У нас девять филиалов, и один так и называется — «музей современного искусства», скромный выставочный зал, в котором проходит интенсивная программа.

Чем, по вашему мнению, формируется идентичность болгарского искусства сегодня, ответами на какие вопросы и глобальные вызовы оно определяется?

С одной стороны, для болгарского искусства актуальна проблема социалистического прошлого, и отношение к нему имеет поколенческий аспект. Для ряда молодых художников сегодня социализм — это нечто мифическое и абстрактное. Они слабо информированы об этом историческом периоде и зачастую предпочитают обходить проблему стороной. Другим социализм видится как нечто негативное, нарушившее нормальное течение истории и повлекшее много жертв. Недавно я делала в Болгарии выставку «Прекрасная и проклятая революция», посвященную 100-летию Октябрьского переворота, и все официальные площадки отказались сотрудничать со мной. В одном интервью я рассказала, что идея радикального изменения и красота революции привлекали многих авторов, и за эту цитату меня до сих пор критикуют как представителя видного племени сатрапов и палачей.

С другой стороны, Болгария — член Евросоюза, и ЕС настаивает на отсутствии общей культурной политики для стран-участниц. Культурная политика в Восточной Европе сегодня связана с кризисом идентичности, переживает патриотический подъем и тонет в национализме. Можно представить, во что это порой выливается.

Со стороны складывается ощущение, что современное болгарское искусство неплохо интегрировано в западный контекст.

Я бы не согласилась с таким утверждением. Вопрос в том, как понимать западный контекст и что означает быть в него интегрированным. Национальное искусство невозможно представить себе как нечто компактное, имеющее четкие характеристики и признаки, которые легко перечислить и вписать искусство в какие-то рамки. И уж тем более подобной идентичности нет у болгарского искусства. Художественная сцена в стране небольшая. У нас есть художник Недко Солаков, чьи работы хранятся в крупных мировых коллекциях. Из российских авторов по масштабу с ним сопоставим разве что Илья Кабаков, но важно учитывать разницу поколений. Болгарская арт-сцена хорошо известна на территории постсоциалистического пространства. Плохо известна в России, хотя в 2009 году я делала выставку «От идеологии к экономике. Современное болгарское искусство 20 лет спустя» в Музее современной истории России. Многие наши художники сегодня участвуют в крупных выставках по всему миру, но отбирают их не по принципу национальной принадлежности, а за их работы.

Что происходит с болгарским павильоном на Венецианской биеннале?

Исторически с болгарским представительством на биеннале сложилась несимпатичная ситуация. В 1942 году Болгарии отдали польский павильон, а с 1948-го она занимала хорватский павильон, пока под давлением СССР после 1964 года не отказалась от участия в биеннале. Присутствие в Венеции возобновилось в 1999 году: мы с Недко Солаковым сделали проект, распространяя открытки с анонсом «правильного» национального павильона Болгарии на следующей биеннале. Но в следующей биеннале страна не участвовала, а участвовала уже в 2007 году. Сейчас статут биеннале строг: от национальных участников требуют соблюдения массы формальностей, обязательного содействия Министерства культуры и прочего. Для болгарского павильона в этом году была придумана сложная, но относительно прозрачная схема работы: заявки на участие принимаются в рамках открытого конкурса, их просматривает жюри из местных экспертов, среди которых нет представителей Минкульта, разве что юрист. Как директор Национальной галереи я являюсь комиссаром павильона и в жюри не вхожу во избежание конфликта интересов.

Однажды в интервью вы сказали, что любите биеннале и считаете их одним из «самых быстрых и дешевых способов помочь развитию… художественной сцены… и гражданского общества в целом». Ваши взгляды не изменились с тех пор?

Биеннале, наряду с музеями, легко узнаваемый бренд в искусстве и в политическом пространстве. И я по-прежнему считаю, что они важны. Как пример я всегда привожу биеннале в Стамбуле с ее достижениями в развитии инфраструктуры искусства, кузницей кадров, возможностями дискуссий, публикаций и прочего. Политическая ситуация в Турции сложна, но биеннале продолжает существовать. Мне жаль, что Московская биеннале растворилась в борьбе разнонаправленных интересов. И я рада, что Уральская индустриальная биеннале продолжает функционировать, оказывая влияние на художественную сцену Екатеринбурга и близлежащих городов, растит профессионалов и открывает перспективы для сообщества. Биеннале по-прежнему многое могут, но при условии, что кто-то хочет их делать. Если обсуждать только их негативные стороны, которые, безусловно, есть, результат будет печальный, как с биеннале в Йоханнесбурге и Москве.

Вы работали куратором в штате различных институций и при этом делали выставки как независимый профессионал. Чем сегодня определяется положение куратора в обоих случаях?

Начну с предыстории. Известный в Болгарии художник Любен Костов, живший в Плевене, а сейчас в Софии, создавал в публичном пространстве любопытные инсталляции из цветных тканей, а в конце 1990-х перестал. Когда я просила его почему, он ответил: я делал их, когда деньги были дешевы. Это очень верное наблюдение: деньги были дешевы, коммуницировать с администрацией было проще, можно было пренебречь формальностями, оспорить свою позицию и защитить собственную правоту. Сейчас все намного сложнее. В начале 2000-х меня многие предупреждали, что не стоит бороться за поддержку искусства государством — оно начнет подминать все под себя. Раньше можно было прийти в администрацию с проектом, получить на него разрешение, не платить за аренду, не предоставлять пожарную документацию и архитектурный план. Сегодня система забюрократизирована. Она не отрицает возможность искусства в общественном пространстве, но лишает его спонтанности и превращает в административное решение чиновников. Отстаивать шансы независимого куратора и независимого художественного проекта — сегодня одна из важнейших задач. И необходимо создавать институциональные условия, оставляющие пространство рискованным проектам.

Роль и задачи художественной критики в системе искусства тоже изменились. Какой, по вашему мнению, может быть функция «художественного комментатора» в наши дни?

Гипотетически такой же, как в золотые времена арт-критики: образование, расширение контекста и открытие новых перспектив в осмыслении искусства. Провоцировать дискуссии, привлекать внимание к тому, что ускользает от массмедиа. Обнаруживать новые смыслы и связи явлений, чертить биссектрисы заданным углам, выявлять отношения релевантности к общественным проблемам. Позиции критики сегодня оспаривают соцсети, они берут на себя и уничтожают авторитет критика. А критике нужен авторитет: профессиональная позиция, репутация издания. Сейчас никто не хочет верить в экспертное мнение. Обществу критики не нужны, но они нужны искусству. Не в моих силах заставить людей писать тексты, но как директор Национальной галереи я вижу своей задачей стимулировать публичные дискуссии по ключевым проблемам современного художественного процесса.